Когда Лариса родила нашего первенца, я стоял у окна роддома, весь в эмоциях — растерянность,

Когда Лариса родила нашего первенца, я стоял у окна роддома, весь в эмоциях — растерянность, радость, тревога. Но стоило мне взглянуть на младенца, как в груди что-то болезненно сжалось. Его кожа была темнее нашей. Намного темнее.

Мы с Ларисой — потомственные сибиряки, у нас в роду все белокожие, с русыми волосами. Я — Алексей Воронов, инженер-геодезист, рациональный человек, далёкий от предрассудков, но когда я увидел ребёнка с оттенком кожи, нехарактерным для нас обоих, моё сердце сжалось. Я не смог проглотить этот ком в горле.

Первые дни я держал в себе молчаливый страх. Лариса светилась от счастья, глядя на малыша, целовала его пальчики, качала на груди и называла «солнышком». Я же не мог расслабиться. Вопрос стучал в висках: как?

Через неделю я не выдержал.

— Лар, — начал я, глядя в пол, — мне нужно… ну, ты не подумай… Просто… давай сделаем тест ДНК.

Её лицо потемнело, как небо перед бурей. Она долго молчала, потом тихо, сдержанно сказала:
— Ты не веришь мне?

— Я просто хочу убедиться. Не могу жить с этим сомнением.

Она ушла в спальню и долго не выходила. Я почти пожалел, что начал этот разговор. Но через день она принесла согласие. Тест сделали. Ждали две недели.

Когда пришли результаты, я открыл письмо с дрожащими руками. Там черным по белому было написано: 99.99% — биологический отец: Алексей Воронов.

Я почувствовал, как будто мне нанесли удар, но одновременно и сняли груз с плеч. Стало легче дышать, но и стыдно до слёз.

Лариса простила. Не сразу. Мы говорили об этом долго. Она объяснила, что у неё был прадед из Центральной Азии, которого в семье всегда стыдливо замалчивали. Казалось бы, гены спят, но иногда просыпаются. Так вышло у нас.

Годы шли. Наш сын Артём рос умным, добрым, немного замкнутым, но невероятно талантливым. У него была особая тяга к музыке и языкам. В школе его уважали, хоть и дразнили за тёмную кожу. Мы поддерживали его, как могли. Я гордился им. Лариса — тоже.

На его восемнадцатилетие мы устроили небольшой праздник: торт, подарки, семейные воспоминания. Артём уехал к друзьям вечером, смеялся, махал рукой у порога.

А через пару часов раздался телефонный звонок.

Я поднял трубку. Мужской голос, уверенный, спокойный, сказал:

— Алексей Владимирович Воронов?

— Да, это я.

— Пришло время.

Я застыл.

— Простите, вы кто?

Но в ответ уже были гудки.

⸻

После этого момента в голове закрутились вихри. Кто звонил? Что значат эти слова? Почему именно пришло время? Какое? И почему — мне?

Я сидел в темноте, держа трубку в руках. Лариса подошла, положила ладонь мне на плечо. Я, не поднимая глаз, пересказал ей разговор. Она молчала. Потом только прошептала:
— Может, это чья-то злая шутка?

Но я чувствовал — это не шутка.

⸻

Я не мог уснуть всю ночь. Перед глазами всплывали воспоминания: первый крик сына, его глаза — глубокие, не совсем мои, но родные. В голове — голос незнакомца. Я снова и снова прокручивал его слова, тон, интонацию.

Почему сейчас? Почему в его день рождения?

Что бы это ни было, оно уже началось.
Лариса уснула рядом, обняв подушку, а я сидел на кухне в полумраке, глядя в окно. За стеклом моросил мелкий дождь, капли стекали по стеклу, как слёзы.
Но слёзы были не снаружи — они были внутри меня.

«Пришло время». Эти слова прожигали разум. Простая фраза, но будто в ней был зашифрован смысл всей моей жизни. Я вспомнил, как когда-то сомневался в отцовстве, как причинил боль жене… И вдруг всё это вернулось, но уже с другой стороны.

В пять утра я набрал номер, с которого был звонок. Абонент недоступен. Повторил попытку. Снова. Безрезультатно. Я чувствовал, что это не просто глупая шутка. Это — что-то большее. Что-то, чего я пока не понимал.

Когда Артём вернулся домой ближе к полудню, он был уставшим, но довольным. Мы с Ларисой накрыли на стол, подогрели оладьи, и на мгновение я забыл про всё. Он смеялся, рассказывал, как друзья подарили ему гитару ручной работы. Я смотрел на него и не мог избавиться от чувства, будто я смотрю на что-то, что скоро потеряю.

После завтрака я отвёл его в сторону.

— Тём, слушай, — начал я, — тебе никто странный не звонил?

Он нахмурился.
— Нет. А что?

Я пожал плечами.

— Просто… мне вчера вечером позвонили. Сказали странную фразу: “Пришло время”. И всё.

Артём задумался.
— Может, розыгрыш? У тебя ведь 1 апреля на телефоне никто не оставил наклеек?

Я попытался улыбнуться, но внутри всё сжималось.
— Нет, не похоже. Голос был серьёзный, взрослый. Не ребёнок.

Он пожал плечами, но я заметил, как в его глазах промелькнуло что-то… тревожное? Или мне показалось?

⸻

Прошло три дня. Я пытался забыть, заняться работой, съездил в экспедицию за город. Но покой не приходил. И тут — новое письмо на электронную почту.

Отправитель: неизвестен
Тема: Сын
Вложение: один файл (видео).

Руки задрожали, когда я нажал «воспроизвести». На экране — тёмная комната, слабый свет лампы. За столом сидит человек в чёрной куртке, лицо частично скрыто тенью. Он говорит глухим голосом:

— Алексей Воронов. Твой сын вырос. Он силён, умен, справедлив. Он не твой по крови, но ты дал ему воспитание. Благодарю тебя. Теперь он должен знать правду.

Видеофайл оборвался.

У меня перехватило дыхание. Что значит — не твой по крови?
Я вскочил, схватил документы. Тест ДНК! Я же сам видел результаты…
Я нашёл папку, распечатанный отчёт — всё так же: «99.99% соответствия».

Я снова взглянул на видео. И тут заметил — на полке за спиной мужчины стояла старая глиняная статуэтка, похожая на те, что я видел когда-то в поездке в Узбекистан.

Я вспомнил: Лариса говорила, что её прадед — из Самарканда. Он исчез во время репрессий. Может быть… это имеет значение?

⸻

Вечером я всё рассказал Ларисе. Она побледнела, села на стул.
— Алексей… Я… — она запнулась. — Мне нужно кое-что тебе сказать.

Я сел рядом.

— Помнишь, как мы с тобой пытались завести ребёнка и у нас долго не получалось? А потом — вдруг получилось, как будто чудом?

Я кивнул.

— Тогда я поехала в монастырь, в глубине Урала. Мне посоветовала одна женщина. Сказала, что там живёт человек, «дарующий плод». Я отчаялась, согласилась. Он провёл какой-то древний обряд, дал мне отвар… Через месяц я забеременела.

Я слушал, не веря ушам.

— Ты… хочешь сказать, что Артём… был рождён не от меня?

— Нет! — воскликнула она. — Я уверена, что он от тебя. Мы ведь были вместе! Но, возможно… что-то вмешалось.

Сердце застучало в висках. Я вспомнил слова с видео: «Он не твой по крови, но ты дал ему воспитание».

⸻

В ту ночь я не спал. Я сидел в интернете, искал монастыри на Урале, обряды плодородия, древние ритуалы. Натыкался на статьи о шаманах, мистических целителях, исчезнувших духовных учителях. Всё это звучало как сказка… но в моей жизни сказка давно стала реальностью.

⸻

Через неделю пришло письмо по обычной почте, без обратного адреса. Внутри — фотография Артёма, сделанная сзади, как он идёт по школьному коридору. И подпись: «Ты не сможешь его удержать. Он уже избран.»

Я показал письмо Ларисе. Она в слезах обняла меня.
— Мы должны защитить его, Лёша. Я не знаю, кто они, но если они следят за ним… значит, это не просто совпадения.

Я решил поговорить с Артёмом.

Мы сели в парке на лавочку, я долго молчал.
— Сын… ты не чувствовал когда-нибудь… что ты не такой, как другие?

Он задумался.
— Иногда. Бывает чувство, будто я «слышу» то, чего никто не слышит. Могу предугадать поступки людей. Как будто я знаю их мысли. Но я думал — это просто интуиция.

Я сжал кулаки. Всё становилось яснее… и страшнее.

⸻

На следующий день его не было дома. Он не отвечал на звонки. Друзья не знали, где он. Мы с Ларисой обзвонили всё — полицию, больницы, школы.

Вечером в дверь позвонили. На пороге стояла женщина в чёрном пальто, с платком на голове.

— Он в безопасности, — сказала она. — Ему предстоит путь. Вы дали ему всё, что могли. Теперь он принадлежит большему.

Я шагнул вперёд.

— Кто вы такая?! Где мой сын?!

Она посмотрела мне в глаза.

— Он не ваш. Он — дитя света. Избранный. Его путь не в вашем доме. Не во лжи.

Я бросился к двери, но она уже исчезла в темноте.

⸻

И вот я снова сижу у окна. Лариса молча сидит напротив, в руках фотография Артёма. Мы не знаем, где он. Не знаем, жив ли. Но я чувствую — он жив, и я услышу его снова.

Только вопрос — каким он станет, когда это случится?
Мы с Ларисой словно жили в затуманенном сне. Дом был наполнен тишиной, от которой звенело в ушах. Всё напоминало о нём — чашка с его любимыми надписями, разложенная тетрадь на письменном столе, струны гитары, едва слышно дрожащие от сквозняка. Каждый шаг отдавался эхом в сердце.

Я снова и снова пересматривал то видео с мужчиной в тени. Пробовал остановить кадры, увеличить, найти зацепку. Лариса часами сидела у окна, не отрывая взгляда от улицы, словно надеясь увидеть, как он вернётся, поднимется по ступеням, скажет:
— Мам, пап, я всё объясню.

Но дни шли, и объяснений не было.

Я начал искать. Отчаянно. Через знакомых, бывших студентов, даже связался с частным детективом. Ноль. Артём будто испарился. Ни камер, ни билетов, ни звонков, ни транзакций. Только одно сообщение на мой телефон, пришедшее ночью:

«Он идёт путём предназначения. Прими.»

Я хотел уничтожить экран, выкинуть телефон, разбить окна. Но внутри всё опустело. Я потерял не просто сына. Я потерял почву.

⸻

И вдруг однажды, спустя сорок два дня с его исчезновения, я проснулся рано утром — и услышал голос.

Не голос во сне. Не галлюцинацию. Это был его голос.

— Папа… ты всё сделал правильно. Спасибо.

Он прозвучал тихо, будто внутри моей головы, но яснее, чем любой звук в этом мире. Я сел на кровати, весь в холодном поту. Лариса спала рядом. Я не стал её будить.

В этот момент я понял — он жив. Но теперь он на другом уровне. Не в километрах от нас, а в измерении, куда мы не можем войти.

⸻

Позже в нашу дверь постучали.

Перед нами стоял мужчина лет пятидесяти, в длинном шерстяном плаще. Его лицо было мне незнакомо, но в глазах было что-то… узнаваемое.

— Алексей Воронов? — спросил он.

Я кивнул.

— Меня зовут Тимур. Я знал вашего сына.

Он прошёл внутрь, снял перчатки. Мы усадили его на кухне, налили чаю. Лариса дрожала, сжимая ладони.

— Вы знаете, где он? — наконец спросил я.

Тимур кивнул.
— Знал. Теперь — не знаю. Он перешёл черту.

Я не понимал.
— Что это значит?

Он долго молчал, глядя на пар из чашки.

— То, что я вам расскажу, может показаться вам безумием. Но вы должны это услышать. Потому что правда… принадлежит вам.

И он начал говорить.